Для меня основная проблема как раз кроется в том, что на данный момент выносится за рамки обсуждения: почему я использую термин в одном значении, а другие исследователи – в другом? Для меня вот и интересно, какая логика у других исследователей называть то, что они делают, «гендерными исследованиями»?
Олег Аронсон: Мне кажется, что это не проблема науки вообще, а скорее проблема науки и бюрократии. Или даже проблема борьбы за власть. Потому что, на мой взгляд, если человек, допустим, не использует слово «гендер» вообще, он также может совершенно спокойно работать в рамках гендерных исследований, потому что важна научная проблема, которую он затрагивает и хочет решать, а не тот факт, использует он или не использует, или почему-то неправильно использует этот термин («гендер»). Вопрос о том, что он предлагает в науке и какие задачи решает. Если он совершает ошибки в употреблении терминов, но его исследовательские результаты доступны для понимания того, чем он занимается, и достойны, чтобы мы считали его ученым, то ничего страшного. А если мы будем его за эти ошибки в словоупотреблении исключать из своей научной области…
Дмитрий Воронцов: Насколько я понимаю, из того выступления, которое было предложено мной, такая логика и не следует: я не говорил ни о каком наказании! Речь вообще не идет о том, какой термин правильный, а какой – не- правильный, какое употребление правильное, а какое – неправильно. Моя речь заключалась именно в подчеркивании этого.
Олег Аронсон: Нет-нет, я не говорю, что именно вы об этом говорили, я говорю о постановке самой проблемы. А именно о том, что слово «гендер», термин «гендер», оказывается, вызывает какие-то научные споры. Мне вообще кажется, что если люди используют те или иные термины, а тем паче понятия, то так или иначе, в контексте их использования, мы понимаем, как именно они их используют. Если же из текста мы не можем понять, как человек использует то или иное понятие, значит, он его неправильно употребляет, значит, этот текст – слабый.
Дмитрий Воронцов: Совершенно верно, об этом же и речь ведется, и тема круглого стола задана! Проблема не в том, «правильно» или «неправильно» – ведь именно об этом я и говорю все время. Я имею в виду вот что: допустим, приходит на гендерную секцию какой-нибудь там доктор-профессор и начинает задавать вопросы докладчику, что это такое – гендер, гендерные исследования. И здесь проблема не в профессоре, задающем такие вопросы, а в том, что сам вы- ступающий за трибуной, то есть человек, представляющий доклад, оказывается сраженным такими вопросами из-за отсутствия рефлексии: чем он занимается. Пол есть предмет его исследования или гендер? Категория это или все-таки какой-то термин? В нашем случае сегодня – это не дискуссия о научных терминах, а дискуссия о некоторой практике словоупотребления, которую мы начали для того, чтобы инициировать процесс, с одной стороны, (для кого-то из здесь присутствующих) саморефлексии («пусть я об этом никогда не задумывался, но теперь задумался»). А с другой стороны, круглый стол – это возможность обсудить позиции самих участников в отношении заявленного феномена.
Ольга Плахотник: Дима, я хотела сказать, что, в принципе, мне очень импонирует ваша позиция. Я солидарна с вами в том смысле, что необходимо выстраивание определенных границ, развитие четко определенных дискурсов для преодоления той тенденции к риторизму, которая в гендерных исследованиях сегодня, так или иначе, складывается. Меня смущает один момент. В частности, тот, что научное поле может быть сколь угодно плюралистичным. И это даже хорошо, это даже лучше, чем если бы оно было гомогенным. Но каждое исследовательское поле, так или иначе, имеет практический выход. В конечном итоге. Практикам, как правило, нужно дать однозначный ответ. Как правило, нужно дать абсолютно однозначное понимание практики, которой они занимаются, и однозначные рекомендации. Вот, к примеру, госслужащий, который отвечает за реализацию «гендерной политики». Вот он планирует мероприятия на год. Он пришел к экспертам в гендерных исследованиях. Перед ним сидят два эксперта, и он спрашивает: вот что бы мне такого провести, чтобы это была «гендерная политика»? Один эксперт предлагает: «Проведи конкурс «Юная леди», «Юный джентльмен» и «Сельская женщина года». А другой эксперт ему говорит: «Нет, это все не так. Это все не правильно. Нужно провести исследование и изучить, какие посты занимают женщины в государственной системе, сколько они зарабатывают, профессиональную структуру в этой группе, чтобы побольше женщин могли представить свои интересы во власти». И госслужащий выбирает: сделать то или это. Потому что если он будет делать и то, и другое, то это будет просто несовместимо!
Дмитрий Воронцов: Ольга, я понял. Я могу сказать только одно, что любой чиновник выберет то, что соответствует ценностям системы. Что бы я, как эксперт, не советовал, он выберет из разных мнений только то, которое его устроит.
Маргарита Гудова: А мы изменяем ценности!
Дмитрий Воронцов: Я приведу пример. Я как эксперт федерального окружного центра по профилактике и борьбе со СПИДом давал экспертное заключение на концепцию полового просвещения в школах, разработанную Российским Министерством образования и науки. Заключение было резко отрицательным. Но нашлись и другие эксперты, ведь экспертная оценка предполагает как минимум трех человек. Проблема заключается в том, что если брать прикладные аспекты любого научного дискурса, то этот дискурс может быть реализован в каких-то конкретных прикладных действиях только в том случае, если сами властные структуры готовы слушать ту или иную сторону этого предметного поля. Если они к этому не готовы, то, что бы мы им не говорили, они не будут этого делать.
