Как менялись роли мужчины и женщины в обществе
ДО НАСТУПЛЕНИЯ XXI ВЕКА КАЗАЛОСЬ, что в мире будущего эволюционировать будут исключительно технологии, но с его превращением в мир настоящего выяснилось, что он пока далеко не идеален. Даже увидев шестой айфон, мы все еще продолжаем одевать мальчиков в голубое, а девочек — в розовое, а когда они подрастут — ждать от них «мужских» и «женских» поступков. Тем не менее в обществе на новый виток пошел медленный, но верный процесс пересмотра сложившихся стандартов и связей — оказалось, что следить за ним не менее интересно, чем за приключениями бозона Хиггса. Мы много говорим о восприятии телесности, поиске гармонии с собой, а также о том, насколько важно для нашего общего комфорта научиться принимать и любить разнообразие и уникальность людей в мультикультурной глобальной реальности. Однако этот процесс невозможен без понимания того, как сложились существующие модели отношений, как в нашем сознании закрепились представления о «правильном» или «традиционном» и почему изменения неизбежны. Начинаем большой разговор о гендерных ролях — социальном восприятии пола — и о том, что происходит в современном мире с понятиями «мужчина» и «женщина».
Чтобы понять, насколько сильно наше поведение продиктовано гендерными ролями, достаточно проанализировать сутки из жизни современного человека. Если, конечно, вы не живете в затворничестве, то окружающие, руководствуясь понятным и усвоенным опытом многотысячелетнего патриархата, скорее всего, ожидают от вас включенности в общепринятую систему ценностей и понятий. Решительный сын и внимательная дочь, дисциплинированный муж и спокойная жена, авторитетный отец и ласковая мать, инициативный подчиненный и понимающая начальница — мы бессознательно встраиваемся в эту систему координат, чтобы не быть чужими среди своих.
На гендерных ролях строится драматургия комедийного и трагедийного. Вспомните эпизод «Друзей» про няню мужского пола: всем становится комфортнее, когда няней становится девушка, а не сентиментальный и часто плачущий парень Сэнди с идеальным образованием и потрясающими характеристиками. Или вспомните, что происходит с Бетти Дрейпер в «Безумцах», когда в миролюбивый поселок домохозяек приезжает мать-одиночка, которая развелась с мужем, много работает и воспитывает детей сама.
Мы за глаза называем неуравновешенных мужчин «истеричками», а решительных девушек с принципами — «телками с яйцами», соревнуемся в чувстве юмора, используя гендерные стереотипы, и оглушительно смеемся над такими же шутками Барни Стинсона или Майкла Скотта. В своей речи мы постоянно выбираем эмоционально окрашенные и далеко не гендерно нейтральные описания самих себя, окружающих людей и явлений, и именно эти описания демонстрируют и закрепляют восприятие того или иного пола.
Мы живем в эпоху более активного вовлечения мужчин в семейные дела и массового выхода женщин в общественное пространство, а женcких образов — в культурное. Кажется, можно говорить о «новых» гендерных ролях, если бы слово «новый» не было одним из самых опасных, часто употребляемых и неопределенных. Сериал о новых отношениях, сайт о новых женщинах, круглые столы о новых мужчинах — в первую очередь коммерческое предложение, а дискретная память человека в XXI веке редко дает возможность убедиться, что из «нового» действительно никогда раньше не существовало. Оба пола сейчас, как и прежде, не избавлены от прессинга гендерных ролей, а вдобавок к нему ощущают постоянное давление стереотипов об успешности. Если архетипичная жена у плиты превращается в сильную женщину, а условный волк с Уолл-стрит может сделать ставку на работу за меньшие деньги и общение с семьей, на них обоих будет давить культурная доминанта личностного успеха, самореализации или внутренней гармонии — не менее авторитарные, чем прежнее деление на функционал М и Ж.
Нет приемлемой обществом личной жизни? Тогда, может быть, у тебя успехи в работе. А если нет, то зачем ты живешь? Кем ты хочешь стать через пять лет? Выбери что-нибудь и следуй за мечтой! Несколько раз в день мы проходим такие болезненные диалоги с собой или окружающими и так хорошо выучиваем «правильные» ответы, что начинаем верить в них сами. Гендерные роли конструируются и закрепляются через стилизованное повторение действий, об этом пишет Джудит Батлер в книге «Gender Trouble». Повторение рождает репрессию, а привычка претендует на первую натуру. В начале XXI века 3-летние дети без колебаний стандартно и ожидаемо отвечают на вопросы о различии полов и гендерного поведения.
Вспомните gender fuck, который показала Кончита Вурст: в истории были и бородатые женщины, и травести-шоу, и кросс-дрессинг на сцене перед толпой, но появление такого человека на сцене старомодного конкурса несуществующей единой Европы стал баттхертом и новостным поводом номер один на целую неделю.Спросите у любого специалиста из рекламы: Кончита в современном мире может продать только новость о себе (как продаются новости о любых нетипичных видах поведения), но не может продать никакой товар, даже свое пение, дольше чем на один сезон. В маркетинге не платят денег за оригинальность, а платят за повторение знакомого. Сценарии для мировых ситкомов и экологически чистые батончики без глютена для жителей небольшого города производят для целевых аудиторий в справедливой уверенности, что тех, кто считает себя как все, и тех, кто считает себя особенным, можно одинаково легко посчитать и измерить — не по головам, так по тегам и лайкам.
За столетие до Батлер, Юнг говорил о наличии Анимуса и Анимы в каждом человеке и настаивал на архетипичном отношении к мужскому и женскому, в котором куда больше общественного давления, чем биологии. И хотя в некоторых обществах парадигма жизни в рамках гендерных ролей добытчика-мужчины и хранительницы-женщины отходит на второй план, ее быстро замещают общественные требования самореализации и идеального тайм-менеджмента. В эпоху информационной прозрачности часто требуются быстрые решения и готовый ответ с мотивацией каждого жизненного выбора — от отношения к семье и профессии до общественной роли и потребления.
Чем больше выбора у отдельного человека, тем больше у него беспокойств относительно моральной состоятельности — об этом в «Бегстве от свободы» бесконечно говорит Фромм. А если к перечню выбора добавить гендер?
В жизни под слоганом «Just Do It» рефлексия имеет не самую высокую продуктивность, а универсальные рекомендации о поведении в рамках бинарной оппозиции становится все труднее примерить на себя. Лайфстайл-издания публикуют вроде бы противоположные по установкам, но одинаково истеричные по интонациям сообщения в диапазоне от «Пора остепениться и найти подходящего человека» до «Почему я не хочу иметь детей и имею на это право». Эта рефлексия может быть гендерно окрашенной или нет, но содержит в себе страхи и волнения о жизненных достижениях, возрасте и образе жизни — показателях, которыми общество измеряет нас и мы себя в кризисных ситуациях. «Как иметь все и оставаться собой» или «Почему главные вещи в жизни надо начать делать до 30 лет». Звучит знакомо?
В уже упомянутой книге «Второй пол», которую взахлеб прочитают даже те, кто очень далек от феминизма, Симона де Бовуар рисует убедительную историю объектификации женщины, приходя к выводу, что «не неполноценность женщины определила ее ничтожную роль в истории, а ничтожная роль в истории обрекла ее на неполноценность». Повторять или трактовать ее суждения нет смысла: книга просто и остроумно написана и переполнена гендерными стереотипами на протяжении человеческой истории в исполнении ключевых исторических фигур. В цитатах, приведенных во «Втором поле», Пифагор, Аристотель и идеологи СССР, несмотря на разделяющие их 2500 лет истории, одинаково далеки от идей равноправия полов и перемены господствующего порядка. Де Бовуар понятно и емко объясняет европоцентричный мир колонизатора, который зиждется на доминировании и подавлении: в этой роли в разное время были эллины и римляне, воинствующие христиане и деятели Просвещения, апологеты теории эволюции и тираны империй.
Логика тирании прослеживается не только в отношении женщин, но и в отношении инаковости как таковой, в результате чего мы имеем линейную историю красоты или однобокую политическую историю мира, в которой не фигурирует многообразие этносов и культур. Французский философ Франц Фанон подробно говорил в своих исследованиях, как колонизация искажала идентичность и непривычные для белых людей общественные системы и через насилие навязала собственные авторитарные стандарты. Действительно, в супермаркете современных идей истории и традиции не доминирующих народов — это отсутствующая полка или самая дальняя полка, в зависимости от популярности супермаркета.
Но в исследованиях социальных антропологов находятся доказательства того, что в мире существовали примеры систем без гендерной доминации, а антонимом патриархата не может быть матриархат. В отрывистых сведениях об утерянных цивилизациях и диких племенах, следы которых так тяжело найти в контексте современной культуры, есть сотни доказательств того, что существовал другой сценарий отношений в обществе: равенство и второстепенность гендерных ролей.
Большинство историков сходятся во мнении, что палеолит не давал мужчинам преимущества перед женщинами. Физическая сила не была решающим фактором: многие женщины могли участвовать в охоте, если хотели этого, — скелеты показывают на развитость одних и тех же частей тела и схожей мышечной активности при разных размерах и весе. Плюс женщины обеспечивали два главных условия выживания племени: продолжение рода и постоянное обеспечение племени пищей — в отличие от охоты, в которой успех зависел от случая, собирательство было регулярным и стабильным источником сил для всей общины. Семьи не были ни нуклеарными, ни патриархальными, а состояли из кооперирующих родов, которые не конкурировали между собой и не боролись за ограниченные ресурсы. Ухудшение климатической ситуации поставило первых людей в ситуацию необходимости выживания — выходом стало одомашнивание диких животных и земледелие.
Закрепление патриархата по некоторым подсчетам датируется 4000 годом до нашей эры — и это не такой большой срок по сравнению с эволюцией человека. Необходимость сбережения пищевых ресурсов и ужесточение отношений между сообществами усилили конкуренцию за еду и борьбу за выживание. Именно власть стала источником технологического толчка.
Примерно в это время, по версии Энгельса, произошло разрушение баланса между полами и появление предначертанных гендерных ролей. Беременные и кормящие женщины не могли рисковать здоровьем еще не рожденных и малолетних детей на поле или в общении с дикими животными и отдали приоритет в этом мужчинам, поделив зоны влияния. Укрощение животных и насилие над природой сделало допустимым и насилие в кланах. Женщины при этом могли быть субъектами власти, но в рамках брака или регентства при малолетнем наследнике ни в одной цивилизации мира престол не предоставлялся женщине по умолчанию, и решающим фактором было личное стремление к власти.
Относительной свободой отличались культуры Междуречья и Египта: в Древнем Египте, по описаниям Геродота, женщины могли распоряжаться собственностью и торговать. Жительницы древней Персии участвовали в войне, получали пособие по рождению ребенка, а также имели право на жизнь в партнерстве с мужчиной без брака и вести религиозные церемонии. Одной из самых известных женщин-полководцев (отнюдь не единственной) была Пантея Артешбод, жена военачальника и сама выдающийся воин. Самостоятельность персидских женщин подчеркнута и в фэнтези-саге «Игра престолов» — единственный женский персонаж-воин родом с Ближнего Востока. Пока Кхалиси собирает войско под свои знамена и выступает в открытый бой, остальные женские персонажи влияют на власть опосредованно и через мужчин, разыгрывая карты своей роли жены/невесты/любовницы (Серсея, Мелисандра, Санса, Маргери) или как преступник и воин, переодетый в мужское платье (Арья, Бриенна).
Если вернуться к шумерской мифологии, то аккадская богиня Иштар не только олицетворяла в себе двойственную природу любви и войны, но и могла превращать мужчин в женщин и покровительствовала одновременно проституткам, девственным гетерам и гомосексуалистам. С распространением эллинизма уникальная по социальным отношениям древнеперсидская система была подчинена вертикали античного колониализма. Древнегреческие философы афинской школы четко высказывались о гендерных ролях, и ученик Аристотеля, Александр Македонский, перенес максимы своего преподавателя на бескрайнюю зону своего влияния.
Оппозицией к афинскому подходу мог стать спартанский, если бы Спарта не потерпела политическое поражение — вопреки стереотипам, положение женщин там было куда лучше, чем в афинской демократии. Слезы и темпераментность в воинах Спарты считались признаком волнения и неравнодушия к своему клану и краю, а женщины полноправно распоряжались жизнью в городе, имуществом и безопасностью, свободно заменяя мужчин во времена военных действий, могли разводиться и не терять при этом состояние и с детства развивали физическую силу. Древнеримская цивилизация на позднем этапе была куда менее патриархальной, чем древнегреческая: женщины были допущены к образованию своему и своих детей, увеличивая тем самым сферы своего влияния — помимо владения землей и возможности участвовать в судебных разбирательствах.
Параллельно с античностью в Средиземноморье и появлением монотеистических религий по всему миру были разбросаны дикие племена с разнообразием языческих верований и гибкой системой социальных ролей. В Юго-Восточной Азии и Африке, Латинской Америке и Сибири, среди североамериканских индейцев и австралийских аборигенов существовали дикие племена, не создающие материальную культуру, а живущие в настоящем без следа и растворяющиеся в обычаях и ритуалах. Так, доконфуцианский Китай был шаманистским — большинство шаманов являлось при этом женщинами. О зулусских обрядах по смене пола и индейских имитациях менструаций среди мужчин никто не подозревал в Европе до эпохи Великих географических открытий, они и сейчас известны мало кому кроме антропологов. Многие раннехристианские пророки были аскетами и не акцентировали внимание на поле и социальных ролях, пытаясь отойти от предписаний и правил жизни, вели затворнический образ жизни.
Сведения об этих опытах надо выуживать из многократно переписанной истории: раннехристианские учения, противоречащие патриархальным ценностям единой церкви, исключались и уничтожались на закрытых церковных соборах 4–7 веков; многие оставшиеся свидетельства о проповедях Христа и жизни апостолов не вошли в библейский канон и существуют в роли вспомогательных текстов и дополнительных свидетельств — куда менее популярных апокрифов. Именно таким апокрифом стали «Деяния Павла и Фёклы». Они рассказывают об ученице апостола Павла Фёкле, которая действовала за рамками того, что было предписано женщинам, активно проповедовала и была заметным миссионером. И хотя в «Деяниях» Павел и Фёкла фигурируют как равновеликие персоны, среди 12 апостолов нет ни одного человека женского пола, несмотря на количество мучениц и проповедниц в раннем христианстве. Именно эту тенденцию пытались сломать суфражистки в конце XIX века, когда предложили свое прочтение Ветхого и Нового Завета.
Великие географические открытия сделали с европейской культурой то же, что и освоение плуга и укрощение дикой природы: насилие над племенами с другой экосистемой превратило носителей европейской культуры в насильников в собственном обществе и семьях. Женщины, принимавшие активное участие в управлении семейным делом или городом во времена колониальных войн, перестали иметь влияние, как только мужчины вернулись из длительных поездок с богатством, добытым обманом и уничтожением себе подобных. Было физически истреблено огромное количество культур, другие — видоизменены христианскими проповедниками. В редких заметках странствующих орденов в Америке или Африке можно заметить чуткость и интерес к носителям идей, в которых нет места гендерным стереотипам и борьбе за власть.
Некоторые из путешественников замечают передачу имущества по материнской линии и формирование родов через женские связи, другие удивляются обряду свободной любви замужних женщин племени с путешественниками, третьи, как Поль ле Жен, описывают медитативную природу увиденной ими племенной жизни: «Меньше всего они не терпят тех, кто пытается завоевать превосходство над другими: все свое достоинство они вкладывают во вкрадчивость или апатию».
В своей книге «Making Sex» историк и сексолог Томас Лакер связывает возникновение первых империй с началом низведения фемининности к недоразвитой маскулинности. Он использует медицинские справочники и трактаты Реформации и эпохи Просвещения, которые пытаются научно объяснить мир вокруг, — и, надо сказать, их попытки не выдерживают критики: до середины XVIII века женщины воспринимаются как слабая вариация мужчины с клитором вместо развитого пениса и маткой вместо развитой мошонки. На европейской территории уже в Позднем Возрождении были запрещены все виды нерепродуктивного секса и стало преследоваться нетипичное гендерное поведение.
Переход к городской культуре создает в Англии и Франции, а следом и в других странах (неважно, протестантских или католических) институт брака, который буквально переводится как «укрытие» и вводит женщину в подчинение от своего отца до замужества и мужа — после. А голландская система законодательных актов, работающая с римским правом, автоматом переносит социальные стереотипы из метрополий в колонии, насаждая нетипичные социальные отношения в Африке, Юго-Восточной Азии и Латинской Америке, которых прежде не было.
В это же время огромное влияние в больших городах получают театр и маскарадные традиции. В Лондоне, Париже и Мадриде барочные зрелища маскируют социальное напряжение повторяющимся мотивом переодевания в качестве основной коллизии. У Шекспира и Тирсо де Молины, у Лопе де Веги и Кальдерона смена социальных и гендерных ролей — это та самая разрядка, в которой герои решают свои нереализованные в патриархальном обществе фантазии и мечты: многие браки в комедиях XVII века становятся возможны только потому, что зажатые в тиски системы герои раскрываются со своей истинной стороны в нетипичных ролях слуг и господ, мужчин и женщин.
Последний значительный рывок в определении гендерных ролей был предпринят в середине XIX века с появлением современной городской культуры и индустриализации, за которыми последовало разделение труда и колоссальная конкуренция людей разного происхождения во враждебной среде. Теорию Дарвина о происхождении видов приспособят для патриархальной парадигмы социального дарвинизма, в которой выживает наиболее приспособленный, а к самим трудам Дарвина, в которых есть замечания и о нетипичном гендерном поведении в природе, и о разнообразии сексуальных связей разных видов (правда, без выводов), будет применен искажающий и избирательный подход.
В конце XIX века Великобритания — главная и сильнейшая империя, — а за ней и вся Европа канонизирует роль женщины в поэме Ковентри Патмора «Ангел в доме», которую он посвятил своей добродетельной жене, а Джон Эверетт Миллес нарисует ее идеализированный портрет. Примерно в это же время и в этом городе Джек Потрошитель зверски убьет огромное число лондонских проституток, которых перед этим десятилетие унижала и насиловала полиция на предмет принудительных проверок на венерические заболевания, а Оскар Уайльд подорвет здоровье в тюрьме, сидя по обвинению в содомии. Реакционные законы и частные истории показывают, что и сейчас женские образы в культуре маскируют, но не меняют положение вещей. Двух мировых войн и трех волн феминизма не хватило, чтобы система перестала воспроизводить сама себя: гендерные стереотипы в 2000х мешают не только взять фамилию жены после брака, но и рассчитать свои силы в карьере и заработке при встрече со «стеклянным потолком».
Если кажется, что сила и влияние гендерных стереотипов со временем ослабли, проведите эксперимент. Откройте словарь пословиц Даля, собранный к середине XIX века, а потом почитайте читательские комментарии к популярным материалам на любимом сайте. «Муженек хоть всего с кулачок, да за мужниной головой не сижу сиротой». «Жену не бить — и милу не быть». «Бабе дорога — от печи до порога». «Волос долог, да ум короток». «Собака умней бабы: на хозяина не лает». «Курица не птица, а баба не человек». «Куда черт не посмеет, туда бабу пошлет». Большинство из них мы уже не используем, но их смысл прочно засел в коллективном бессознательном и вылезает на свет при каждом удобном случае.
Диалоги между мужчинами и женщинами по острым вопросам на форумах или в комментариях строятся чаще всего исходя из многократно проигранных гендерных ролей. Эти сценарии разоблачали Джон Мани и Роберт Столлер, их пытался популяризировать и объяснить Джон Грэй в «Мужчинах с Марса, женщинах с Венеры», тема гендера постоянно звучит в современном искусстве и новостях, однако чаще всего новости даже на проблемных сайтах вроде Jezebel или PolicyMic рассчитаны на распространение вирусного контента, воспроизводят уже готовые смыслы и редко открывают глаза на другую сторону проблемы.
«Так сложилось исторически» — один из самых легких способов оправдать и связать человека здесь и сейчас с миллионом давно умерших анонимов, к которым от нас тянется нить многократно переписанной истории из учебников, путаные следы генеалогии и глобальные культурные памятники, которые невозможно игнорировать, будь то пирамиды, Библия или Голливуд.
Как пугает и одновременно успокаивает нас Time, такого понятия как типичная семья больше не существует. Действительно, если количество разведенных родителей с совместной опекой, раздельно живущих супругов и однополых пар, воспитывающих детей, достигает значительных процентов, странно и нелогично программироваться на гендерные роли, которые в жизни не удастся воплотить. Скорее всего, мужчина в слинге и работающая в декрете женщина не главный и уж тем более не последний итог меняющихся социальных ролей. Но, учитывая, как поздно разные формы жизни в семье и обществе получают свои названия (какие-то появились в языке пару десятилетий назад), можно только утвердиться во мнении, что с гендерными ролями происходят самые неспешные мутации. Полный отказ от них — на таком же отдалении, как и построение новой экономической системы или гиперинтенсивный глобальный катаклизм: сейчас ни один эксперт не возьмет на себя ответственность спрогнозировать точный срок годности нынешнего положения вещей.
К тому же, отказавшись от привычных гендерных ролей, нам предстоит перестроить отношение к ежедневным привычкам, друзьям и родственникам, поменять очень смешные сексистские шутки на какие-то другие не хуже, придумать новый кинематограф без привычных жанров, героев и сюжетов, добровольно отказаться от большинства гендерно ориентированных товаров и бойкотировать работу, на которой нам платят неравномерно. Нам придется забыть про походы к психоаналитику, которые почитают теории Фрейда, и допустить возможность того, что гормональная терапия и эксперименты с телом станут общей практикой после многолетнего общественного сопротивления. Утопическое сознание достраивает такой не похожий на современность сценарий, в котором пол можно будет менять почти так же часто, как прическу, профессии — как хобби, партнеров — как книги у изголовья, да и сами эти книги у изголовья должны будут писать про другое и на другом языке, чтобы быть интересными нам в наших еще не придуманных новых ролях.
