Сексизм в языке, как и проявления дискриминации по признаку пола в СМИ, культуре, политике, повседневности и т.д., занимает особое место в постсоветских странах. С одной стороны, сексистскими стереотипами пронизано большинство публикаций в СМИ, блогов и комментариев в социальных сетях. С другой стороны, те редкие публикации, которые пытаются вскрыть дискриминацию по признаку пола в журналистских текстах, политических высказываниях или законодательных практиках, чаще воспринимаются не как социальная критика, а как «выходки» феминисток, что дискредитирует и авторок анти-сексистских публикаций, и феминизм как социально значимое движение (например, см. материал Никиты Лихачева «Сам ты тёлочка»).
Чаще сексизм отрицается в качестве проблемы, что оправдывается культурной традицией, моральными устоями или даже анатомией (то есть обосновывается биологическим детерминизмом), например: «Все эти вопли про дискриминацию полов считаю совершенно надуманными. Да, местами дискриминация есть, но она вызвана естественными отличиями полов, а не мужскими стереотипами. Да, я хочу, чтобы помощницей у меня работала девушка, а охранником (если он мне будет нужен после этого поста) – мужчина» .
Но главное – в обоих случаях сексизм не воспринимается как: 1) социальная проблема и 2) результат системных отношений в патриархатном обществе. То есть сексизм – это верхушка «айсберга», скрывающего разделение социальных привилегий и свобод по признаку пола. Дискриминация по признаку пола вплетена в систему социального неравенства патриархатного общества, которое определяет и контролирует позиции мужчин и женщин. В патриархатном обществе социокультурной нормой является мужчина, даже если об этом не говорится открыто.
Такая ориентированность на мужчину называется андроцентризмом. Андроцентризм отождествляет «мужское» в обществе и культуре с «общечеловеческим» и тем самым провозглашает мужчину в качестве «нормы мирового порядка». То есть в патриархатной системе «человек = мужчина», а женщины, трансгендеры и другие представительницы/–ли нетрадиционных форм гендерной идентичности являются «неполноценными» вариантами этой «мужской» нормы.
Дискриминация по признаку пола проявляется во всех сферах патриархатного общества, а сексистские практики последовательно отражаются в языковой системе и тем самым последовательно отражают и поддерживают такое устройство общества, которое наделяет социальными привилегиями мужчин, но не женщин . Важно понимать роль языка в распределении социальных ресурсов. Язык это не просто «кладовая» культуры, средство коммуникации и отлаженный механизм сочетания и употребления семантики, морфологии, синтаксиса и т.д. Язык задает своим носителям/–цам параметры восприятия мира, которые всегда «завязаны» на определенную общественную формацию, в которой определенный язык бытует. То есть язык формирует у людей определенное видение того, как устроен «их» мир и каким он должен быть.
Ежедневно используя язык, мы не просто говорим, мы учим, повторяем и закрепляем свои представления о том, какими должны быть мужчины и женщины, окружающее нас общество. Набор слов, которыми мы пользуемся, передается от поколения к поколению и не является нейтральным: за каждым словом стоит предмет, вещь или понятие и отношение к ним. Повторяя слова и строя предложения, мы повторяем отраженную в них культуру и лишний раз напоминаем себе, что и как должно быть. В результате, овладевая языком, мы получаем ключ к пониманию и оценке всего происходящего, и пользуемся этим ключом на протяжении всей жизни. Язык адаптируется к социальным изменениям, но часто «новые наименования систематически описывают старые убеждения, которые уже ограничены существующими правилами, и не видится выхода из данной ситуации, даже если эти правила неадекватны и ложны».
Одна из ключевых фигур в западной гендерной лингвистике Дейл Спендер обозначает эту двойственность языка – даруемой свободы языкового выражения и одновременно ее ограниченности «фиксированным» набором значений и правил – как языковую западню. «Как только определенные категории сконструированы языком, мы продолжаем организовывать мир уже согласно этим категориям. Все, что не соответствует этим категориям, остается за рамками нашего понимания». То есть для того, чтобы изменить мир вокруг нас, необходимо изменить язык, на котором мы говорим.
Живя в постсоветском патриархатном обществе, мы воспринимаем сексизм в языке и в повседневной жизни как должное. Однако именно посредством ресурсов языка, а именно сексистских выражений и грамматических форм, регулируется распределение наших с вами социальных возможностей. Например, как раз язык активно использовался в молодом СССР, в котором пропагандировалось равноправие полов с помощью активного использования «женских» форм названий профессий и классовых позиций, например, такие слова, как крестьянка, работница, большевичка, комсомолка, революционерка, трактористка и др. во многом определили «дух» той эпохи и социально визуализировали статус «новой» советской женщины. То есть язык был признан необходимой и неотъемлемой частью социальной перестройки советского общества на том этапе.
На гендерное равенство и языковой сексизм в бывшем СССР снова обратили внимание в 1990-х годах, на волне демократизации и общего интереса к гендерным исследованиям. Были переведены на русский язык некоторые известные работы по феминистской лингвистике, например, исследования Робин Лакофф, Дейл Спендер, Марлис Хеллингер и др. Появились работы постсоветских авторок, посвященные различным аспектам гендерной лингвистики, а также их критический анализ.
Несмотря на интерес к этой теме, сексизм в языке по-прежнему не воспринимается и не мыслится в качестве острой социальной проблемы. Различные виды ущемления прав по признаку пола, связанные с языком, обсуждаются в социальных сетях и на интернет-форумах различных феминистских групп. Но чаще проблема языкового сексизма остается незамеченной и редко обсуждается в СМИ, равно как и в учебных курсах старшей школы и ВУЗов.
Языковой сексизм проявляется как в словарном составе, так и в речи – кто, что, кому и как говорит, и какие вещи имплицитно выражаются при этом в лексике, синтаксической структуре высказывания, интонации и пр. Однако рассматривать эти признаки только как лингвистические неверно, поскольку за письменным текстом или сказанной фразой стоит система культурных и общественных ценностей, именуемая по-разному в зависимости от ситуации: мировоззрение, традиция, очевидный порядок вещей, здравый смысл. Позиции пола неравнозначно и неравномерно выражены в языке. Номинации мужчин и женщин отличаются смысловой нагрузкой и эмоциональной окраской. Пол в языке представлен асимметрично, однако распознать «мужское» и «женское» не составляет труда.
Языковой сексизм – явление многогранное, в данном контексте важно обратить внимание на его две ключевые характеристики:
1) Сексизм посредством языковых ресурсов способствует ограничению социальных прав и возможностей людей по признаку пола;
2) Языковой сексизм обеспечивает ретрансляцию гендерных стереотипов и предрассудков в процессе говорения и/или описания людей, как отдельных личностей, так и гендерных групп.
Языковой сексизм, или дискриминация по признаку пола с помощью языковых ресурсов, проявляется (в частности в русском языке) в: - употреблении «обобщенных» форм мужского рода «по умолчанию», когда все участвующие в разговоре автоматически «записываются» в мужчины не зависимо от пола; - отсутствии некоторых слов для обозначения женщин, например: пилот (профессия), но пилотка (головной убор); поляк (национальность), но полька (танец) и др.; - уничижительном статусе для обозначения женских профессий и социальных статусов (например, врач – врачиха, декан – деканша), а также в передаче гендерных стереотипов и предрассудков в процессе говорения и/или описания людей (как отдельных личностей, так и гендерных групп) с помощью пословиц, фразеологизмов и устойчивых метафор (например: девичья память, глава семьи, женщина – хранительница очага и т.д.).
Классифицировать языковой сексизм можно по-разному, но суть проблемы будет прослеживаться во всех классификациях: языковой сексизм делает женщину социально «невидимой» и уничижительно характеризует ее достижения. За отсутствием и сниженным статусом языковых номинаций женщин кроется распределение социальных ролей: язык скрыто указывает на то, кем можно и следует быть женщине, а кем нельзя. То есть языковой сексизм ущемляет права женщин как социальной группы.
На сегодняшний день нет какого-то одного способа смягчения сексизма в языке. Попытки создания и внедрения «включающего» языка происходят во многих странах, однако использование определенных методик зависит от структуры конкретного языка. В славянских языках несексистские (или гендерночувствительные) языковые практики еще только формируются, и какие методики смягчения сексизма приживутся – покажет время. Важно помнить, что в какой-то степени искоренить языковой сексизм можно собственными силами, то есть внедрение гендерночувствительного языка – это вопрос практики.
В силах каждого человека стараться использовать те языковые формы, которые не несут в себе сексистских грамматических форм и стереотипов или стилистической окраски, негативно характеризующей человека по признаку пола. Практиковать несексистский язык можно как в речи, так и на письме. Главное помнить, что кроме непосредственного употребления гендерночувствительных форм, необходимо объяснять суть проблемы – почему важно менять сексистские формы и постоянно подчеркивать присутствие и равноправное участие женщин и представительниц/-лей других полов и гендеров в конкретных ситуациях и публичном дискурсе в целом.
Говорить о сексизме в языке, то есть об ущемлении прав по признаку пола нужно на системном уровне, например, можно сочетать статистические отчеты и результаты активистских инициатив, позволяющих понять, каким образом сексизм проявляется в повседневной жизни наших соотечественниц/-ков.
Полезно вводить в обязательные программы обучения курсы и тренинги по социальному (не) равенству и ущемлению прав по признаку пола, а также разрабатывать и публиковать учебные пособия, объясняющие, каким образом проявляются разные виды дискриминации по признаку пола и как с ними бороться.
AleksanDerالكسندRudرود2000-2015 , Mariupol UA -Toronto CA, ©
